Держава под зверем - Страница 27

Синельников чуть рот не открыл. С этой точки зрения посмотреть на жизнь Иосифа Виссарионовича Сталина он никогда не осмеливался.

Берия тоже сначала не понял, к чему подводит Василий. Так коротко, в несколько предложений, охарактеризовать жизнь отца мог только он. Да, конечно, погибший Вождь был в первую очередь прагматиком. Отрицать очевидное было нельзя. Но… И что же теперь со всем этим делать???

* * *

А на следующий день Василий Сталин сорвался. Приехал на центральный аэродром столицы – бывшее Ходынское поле. Там всегда, круглые сутки была на дежурстве эскадрилья истребителей. Попросил самолет для тренировочного полета. Ему, естественно, не отказали. Надел привезенный с собой летный комбинезон, сел в истребитель, вырулил на предварительный старт, выполнил карту (Проверка готовности самолета перед вылетом по пунктам. Все пункты занесены на специальную карточку. В авиации так и говорят. «Выполнить карту), вырулил на исполнительный, запросил разрешение у диспетчера, взлетел, набрал высоту, вошел в зону испытательных полетов, а потом… Так как на аэродроме работало несколько отделов ЛИИ (Летно-испытательный институт), то кто-то догадался включить подготовленную скоростную кинокамеру с мощным телеобъективом и взять в визир крутящийся высоко в небе самолет. Двадцать две минуты Василий «насиловал» «Як-третий». На двадцать третьей от правой плоскости, не выдержав перегрузок, оторвался элерон. Самолет потерял управление и, хлопая маленькими автоматическими предкрылками, сорвался на крыло и в плоский штопор.

Все, кто был на аэродроме, уже давно забросили свои дела (кроме тех, кому это не позволяли сделать служебные обязанности) и наблюдали за ранее невиданным здесь никогда пилотажем. Сейчас они все затаили дыхание. Виток, второй, третий… Вздох облегчения и радостные крики приветствовали отделившийся от самолета маленький силуэт и раскрывшийся над ним белый купол парашюта. Потерявший управление «Як» воткнулся в землю и расцвел яркой даже средь солнечного дня вспышкой. Но на него практически никто не смотрел. Внимание всех присутствовавших сосредоточилось на летчике. Видно было, что он, как профессиональный парашютист, подтягивая стропы, пытается направить плохо управляемый, совершенно не предназначенный для горизонтального полета спасательный парашют ближе к вышке КДП. Касание асфальта напряженными, чуть присогнутыми ногами, упругое приседание – ноги, как пружины – выпрямление с одновременным рывком строп для гашения купола, и все увидели, как этот, издали не узнанный большинством присутствующих, невысокий худенький пилот спокойно отстегивает подвесную систему парашюта и направляется к стоящему недалеко «Паккарду». Только немногие – те, кто был ближе – разглядели правительственные номера.

* * *

Берия ворвался в мой кабинет через два часа после того, как я с аэродрома вернулся в Кремль.

– Ты что себе позволяешь?! Ты хоть понимаешь, что не имеешь на такие развлечения права?

Я нажал кнопку, вызывая дежурного секретаря. Тот появился буквально через пять секунд.

Чай, кофе, Лаврентий Павлович?

Маршал тяжело сел за стол для совещаний на ближайший стул.

Коньяк.

Я кивнул вопросительно глядящему на меня капитану.

Лаврентий Павлович, да оплачу я этот самолет. Кстати, вы случайно не знаете, какая у меня здесь зарплата?

Берия посмотрел на меня, укоряюще покачал головой и грустно вымолвил:

Дурак!

Он хотел еще что-то добавить, но в кабинет уже вошел капитан, виртуозно, на одной руке, прямо как профессиональный официант, несущий на маленьком подносе бутылку «Арарата» с двумя рюмками, вазочкой с фруктами и рассыпанными по подносу шоколадными конфетами. Капитан молча поставил поднос рядом с нами и вышел, тихо притворив за собой дверь. Хорошо их Поскребышев натренировал. Я разлил волшебный напиток и протянул рюмку маршалу. Тот еще раз укоряюще покачал головой, взял, чокнулся со мной и выпил.

Тебе не стыдно?

За что? – удивился я.

За то, что заставил доверившихся тебе людей нервничать!

Н-да. Об этом аспекте моего полета я как-то не подумал. Риск, с моей точки зрения, был минимален. Запас высоты ведь был приличный. Любой летчик знает – чем выше, тем безопаснее. Недаром самое большое количество летных происшествий бывает именно при взлете и посадке.

Понял, Лаврентий Павлович. В следующий раз обязательно буду предупреждать.

Никакого следующего раза не будет! Хочешь, чтобы я приказом провел запрещение пускать тебя на аэродром?

Вот тебе раз! А ведь Берия может! Как же ему объяснить?

Лаврентий Павлович, ну не надо так! Ну как вы не понимаете, что не могу я без полетов! Может, и слишком патетически звучит, но это для меня – как не дышать!

Он критически посмотрел, разлил коньяк по рюмкам и спросил:

А зачем было самолет разламывать? Мне же докладывали, ты на фронте тоже самое творил.

А действительно, зачем? Но ведь я не специально. Я себя ломал, никак не машину.

Да не хотел я, Лаврентий Павлович. Просто для меня эта модель несколько слабовата.

Это я уже в курсе. Тоже доложили, – он усмехнулся: – Начальник ЛИИ отзвонился Заодно просил узнать, кому премию выписывать.

За что? – не понял я.

Как мне объяснили, за обнаружение относительно слабого места в конструкции самолета. Оно могло проявиться через несколько сотен или тысяч часов налета на всех серийных машинах, – ответил маршал, – благодари того оператора, который кинокамеру догадался включить и твои чудачества заснять.

Оп-па! Значит, конструкция не идеальна? Впрочем, в авиации это норма. Каждая модификация самолета доводится до тех пор, пока она летает.